Аннотация:Формирование и практическая реализация политических стратегий в постсоветских странах подвергаются воздействию ряда общих для постсоветских государств факторов, обобщенно сводимых к одной формуле: слабость формальных политических институтов и, напротив, широкое распространение различных неформальных институтов и практик в сфере политики, государственного управления и бизнеса, что затрудняет рациональное формирование долгосрочных целей. Кейс Белоруссии, Казахстана и России в этой связи представляет особый интерес: эти страны последовательно двигаются к экономической интеграции в рамках ЕАЭС, хотя и по разным причинам.
С конца 1990-х – начала 2000-х годов во всех трех странах был отмечен тренд на формализацию политических стратегий.
Наиболее системно это можно наблюдать в Казахстане, где президент дважды: в 1998 и в 2012 году выдвигал системные и амбициозные стратегии (Стратегия Казахстан-2030 и Стратегия Казахстан-2050) в качестве ответов на политические вызовы государства, элите которого приходилось балансировать между «национализмом» и «юнионизмом». В результате именно Казахстан выступил инициатором и «двигателем» создания ЕАЭС, успешно реализуя свою стратегию (сохранение политического суверенитета при высокой степени экономической интеграции с Россией на выгодных для себя условиях) в рамках ЕАЭС.
В Белоруссии, где строительство национального государственного проекта не вызывало культурно-политических конфликтов, стратегии развития еще более подчинены прагматичной логике социально-экономического развития в формате стратегического планирования. Высокий уровень политического консенсуса в обществе и элитах, в том числе по поводу экономической целесообразности интеграции с Россией позволяют концентрироваться на управленческих аспектах реализации стратегий, фактически в рамках социально-экономического планирования.
Таким образом, основные партнеры России по ЕАЭС формируют свои политические стратегии с ориентацией на экономическую интеграцию с Россией при сохранении максимально возможной степени политического суверенитета, вплоть до декларируемой «многовекторности» во внешней политике.
В России ситуация сложнее. Фактическое отсутствие столь же безальтернативно понимаемого в обществе и политической элите центра экономического притяжения, каковым сама Россия выступает для Белоруссии и Казахстана, значительно низкая, вопреки распространенному мнению, централизация политической власти и дезинтеграция политической элиты, большая роль неформальных институтов и практик не позволяют формировать российскую стратегию на прагматических и рациональных основаниях. Технократические попытки это сделать через создание, например, правового института стратегического планирования не имеют успеха – политический консенсус по долгосрочным целям развития выработать не удается и государственная политика реализуется преимущественно по проектному принципу. Ситуация усугубляется явным доминированием в политическом плане темы «безопасности» над темой «развития», что создает стратегические ловушки, характерные для позднесоветского периода.
Для выхода из этих ловушек России имеет смысл обратить внимание на успешный опыт сочетания формальных и неформальных практик при разработке стратегий в сфере национальной безопасности и спроецировать их на сферу развития: формирование прагматичных стратегий развития на базе эффективных неформальных институтов, заведомо выполняющих роль промежуточных в формальном институциональном строительстве.