Аннотация:Большинство авторов классической литературы XIX в. при написании собственных произведений обращались к фольклорно-мифологическим материалам (А.С. Пушкин, А.Н. Островский, А.П. Чехов, др.). В частности, исследователями неоднократно отмечалось, что Чехов при создании главного символа комедии «Чайка» апеллировал к семантическим кодам русского фольклора. В последнем класс птиц строго разведён по оппозиции чистый/нечистый, тогда как чайка в качестве исключения находится на периферии данного разделения, вследствие чего, как мы полагаем, её образ трактуется в русской фольклорной традиции неоднозначно, т.е. он амбивалентен. С одной стороны, чайка – это морской ворон, пожирающий падаль, табуированная птица, которую нельзя убивать; с другой, она же – символ свободы, лёгкости и, в случае с Чеховым, творческого полёта. Однако сема «творческий полёт» – это лишь одно из значений, которые лежат на поверхности чеховской поэтики. Необходимо учитывать и другую сторону семантического поля данной птицы. Убийство чайки Треплевым – нарушение запрета, переходящее в символическое самоубийство, и мифический сюжет, связанный с потерявшей честь девушкой, впоследствии превратившейся в чайку, который также угадывается через призму народного сознания в судьбе Нины Заречной. Нина тоже превращается в чайку, но в переносном смысле: её жизнь погублена, как и жизнь оборотившейся в птицу девушки. Не случайно в последнем действии пьесы она говорит о себе, как о чайке. Анализируя подобные литературные рецепции мифопоэтических сюжетов и образов, мы, таким образом, должны учитывать историко-культурный контекст создания авторского текста: в случае с А.П. Чеховым – набирающий обороты символизм, поэтому герои чеховской пьесы зачастую говорят символами.Впоследствии к комедии Чехова обращается Б. Акунин (его «Чайка» впервые опубликована в «Новом мире» в 2000 г.). Постмодернистскую комедию Акунина, построенную на сюжете 4-го действия «Чайки» Чехова, нельзя назвать плагиатом, но это копия, создающая новое смысловое единство. Копирование классического текста Чехова в постмодернистскую эпоху проходит в адаптивном аспекте. Пьеса перерастает в детектив об убийстве Треплева, а сцены делятся на дубли, в каждом из которых автор демонстрирует нового убийцу с абсурдными и нелепыми мотивами, которые, тем не менее, вполне могут иметь место в эпоху постмодернизма. Перед нами предстают те же действующие лица, но их трагические страсти подвергаются снижению до мелких страстишек. Здесь мы видим чучело чайки, которое приобретает новую символику, отличную от чучела в комедии Чехова. На его примере можно проследить разницу между трагическим и высоким нарративом оригинала и откровенным фарсом его интерпретации, игрой с читателем и зрителем. При деконструкции чеховской пьесы и самого образа чайки Акунин вступает в диалог не только со своим предшественником, но и с мифопоэтическими сюжетами и образами из фольклора и мифологии, к которым апеллирует Чехов. До сих пор эти пьесы изучаются и сравниваются друг с другом. Но никто не рассматривал их в совокупности в плане рецепции мифопоэтических сюжетов и образов. Новизна нашей работы состоит в том, что мы делаем предметом исследования фольклорные и мифологические сюжеты и образы, соотнося их с драматическим дискурсом, представленным в разных литературных течениях. За основу берётся сюжет «девушка, потерявшая честь», помимо мифа реализовавшийся в жанре фольклорной баллады. В качестве дальнейшей перспективы работы над темой может стать анализ театральных и кинематографических версий «Чайки».