ИСТИНА

С точки зрения типа повествования в жанре семейной хроники выделяются две разновидности, одна из которых восходит к мемуарной форме, поскольку в роли рассказчика выступает персонаж (обычно «внук»), «бывший очевидцем части событий, а остальные передающий по рассказам свидетелей и семейным преданиям» [Видуэцкая: 211], а другую представляют хроники с «объективно-авторским типом повествования» [Грачева: 65]. На первый взгляд, «Отчий дом» принадлежит к последней разновидности, так как «летописец», рассказывающий историю трех последних поколений бывшего княжеского рода Кудышевых, отделен от описываемых им людей и событий очевидной дистанцией: «В начале восьмидесятых годов – время, с которого мы поведем нашу повесть, – Кудышевы вдруг обиделись и переименовали свое имение в «Отрадное» [Чириков 1929: 3]. Но действительно ли «событие рассказывания» [Теория литературы: 206] в семейной хронике Чирикова организует только один повествователь, тем более что читатель постоянно имеет возможность смотреть на мир глазами кого-либо из персонажей, проникнуться его мыслями и впечатлениями? Именно поэтому стоит в первую очередь обратиться к вопросу о точке зрения, то есть о «положении «наблюдателя» в изображенном мире» [Там же: 221] по отношению к позициям описываемых им лиц. Нетрудно заметить, что оценка тех или иных случаев в жизни Кудышевых чаще всего производится с «психологической точки зрения» [Там же: 219] члена семьи либо человека из близкого окружения, о чем свидетельствует обилие несобственно-прямой речи. Более того, каждому индивидуальному восприятию (будь то взгляд старой барыни или ее дворового мужика) повествователь находит соответствующее речевое обрамление, позволяющее отличить собственную речь хроникера от речевой манеры того героя, которого он в настоящий момент «озвучивает». Так, для речи Анны Михайловны Кудышевой, матери трех непутевых сыновей-революционеров, характерны уменьшительно-ласкательные формы имен и обилие восклицаний: «Ох, уж эта «правда»! Отца заела, а теперь и до детей добралась… Эх, Коленька! Кабы воздержался – не дал оплеухи жандармскому полковнику, так, может быть, и сейчас жив был <…> Вот она, проклятая «правда» ваша…» [Чириков: 24]. В рассуждениях ее старшего сына, бывшего народника, а ныне земского деятеля Павла Николаевича преобладают слова и обороты, свойственные научно-политическому стилю: «Не революция, а эволюция. И главное – эволюция культурная. <…> Если бы интеллигенция не разбегалась по центрам в погоне за исполинскими делами, а делала <…> добросовестно свое маленькое дело, то вся Россия давно покрылась бы маленькими культурными клетками и постепенно бы образовалась культурная ткань, захватившая и самый народ. Не надо опускаться по-толстовски до народа, а надо поднимать его» [Чириков: 122]. А в говоре служащего в усадьбе крестьянина обращают на себя внимание просторечная лексика и специфические синтаксические конструкции, чуждые речи образованных персонажей: «царь Лександра хотел мужикам всю барскую землю отдать безо всякого выкупа, потому мы ее, матушку, сколько годов своим потом и слезами поливали, а они, господа, не дозволили, манихест, подменили… А как он захотел правду-то раскрыть эту, так они убили его, батюшку <…>! Вот она ихняя правда-то!» [Чириков: 25]. Тем самым можно говорить о такой черте хроники Чирикова как многоголосие, которая наделяет представленные точки зрения персонажей равными с позицией повествователя правами. Кроме того, опора на «чужое» слово является «существенным исходным элементом в сказовой форме повествования» [Мущенко: 28], которая выполняет в хронике Чирикова важную функцию. В частности, с ее помощью оказалось возможным, с одной стороны, запечатлеть народный мир с его глубокими традициями, заключающий в себе кладезь культурных ценностей, а с другой, продемонстрировать ту непреодолимую пропасть, навеки разделившую крестьянство и высшие слои российского общества. Хотя все помыслы братьев Кудышевых и их друзей направлены на то, чтобы обеспечить их бывшим крепостным справедливое и достойное существование, но мужики с недоверием относятся к барским словам и предложениям, подозревая бывших господ в намерении вновь обмануть их, как это произошло после отмены крепостного права. А произошло это потому, что либеральные и революционные теории Павла Николаевича и его единомышленников об устроении социалистического рая на земле в силу своей умозрительности глубоко чужды чаяниям русского крестьянства, покоящимся на инстинктивном восприятии действительности.