ИСТИНА

Хитроумный план Клавдия и Лаэрта, нацеленный на то, чтобы погубить принца, вращается вокруг главного условия: смерть Гамлета должна выглядеть случайной, никто не должен заподозрить преднамеренного убийства. Старания короля отвести от себя подозрения кажутся чрезмерными, к тому же они явно противоречат интересам Лаэрта («ему я в церкви перережу горло»). Клавдий, объясняя Лаэрту, почему Гамлет не может быть казнен или убит открыто, ссылается на свою странную сентиментальную привязанность к матери принца и на «любовь к нему простой толпы» — мотив крайне необычный для пьесы, главный герой которой подчеркнуто одинок (в Эльсиноре его единственный друг — молчаливый Горацио; ему «служат… отвратительно»; за пределами замка он ни с кем не знаком, не считая заезжих актеров; пираты высаживают Гамлета на датский берег «нагим»; Первый могильщик не знает его в лицо, хотя и узнает череп Йорика). Если в пьесе кто и апеллирует к поддержке «простой толпы», то это Лаэрт во время мятежа. Наконец, сам план убийства, придуманный Клавдием, если бы его удалось реализовать, скорее возбудил бы подозрения против короля и его марионетки — Лаэрта, чем отвел их. В докладе выдвигается следующий тезис: все эти нестыковки могут быть результатом влияния на Шекспира жанровой модели, весьма далекой от трагедии мести — одной из мистерий, или группы мистерий, на евангельский сюжет. Шекспир, несомненно, с детства был знаком с каким-то из английских мистериальных циклов, может быть, с несколькими. Все они содержали эпизоды новозаветной истории, посвященные заговору иудейских первосвященников против Христа. Именно эти эпизоды могли вдохновлять Шекспира, когда он работал над завершающей частью трагедии. В них четко вычленяются мотивы, присутствующие и в концовке «Гамлета»: злоба первосвященников, направленная на Иисуса; их попытки убить его чужими руками, отведя от себя подозрения; одиночество и обреченность будущей жертвы перед лицом своих врагов; активность гонителей Христа и Его пассивность, едва ли не фаталистическая отстраненность от происходящего. Эту аналогию — Гамлет / Иисус — не следует, конечно, воспринимать буквально. С ее помощью Шекспир не пытается проповедовать христианские истины или как-то иначе укреплять веру своих зрителей. Апелляция к жанровой модели, знакомой большинству жителей Англии, необходима драматургу для решения сложной художественной задачи: соединить композицию трагедии мести с композицией евангельского повествования, максимально заинтриговать зрителя сюжетом, разворачивающимся одновременно в двух жанровых планах, чтобы тем самым подготовить наиболее эффектную и неожиданную развязку.